Доброго дня, уважаемые участники! Вика стараясь быть последовательной я изложу свои мысли в нескольких сообщениях. В этом письме постараюсь передать свои мысли относительно чувства вины и важности раскаяния вообще для человека и то как это какую роль в жизни и личности профессора Лури сыграло их отсутствие. Курсивом мною выделены фрагменты романа.
....Ни одно животное не сочтет справедливым наказание, полученное за то, что оно следовало своим инстинктам....
Приведу отрывок из книги А.Г.Машевского "В поисках реальности". Он пишет: "Вот здесь-то и обнаруживается настоящая беда. Если бы мы в самом деле могли сделаться невинными существами, впасть в природное, животное состояние, "обнулиться"! Но человек по сути своей - существо иноприродное, не естественное. Поэтому как бы он ни притворялся животным, на деле он не в состоянии полностью стать им.....Человек, как духовное существо, неспособен пребывать в голом автоматизме существования, не способен быть животным, которое лишь телесно-душевно, живет физиологическими потребностями и эмоциями."
У Лури есть два пути, признать за собой вину заключающуюся в данном ему от рождения вожделении, как это сделал например Эдип и раскатятся или же вести автоматическое существование. Лури выбирает второй путь, что однако, не исключает и того, что после некоторых размышлений он раскается (это лишь мое предположение, автор об этом прямо не пишет). И в первом и во втором случае он заплатит свою цену, но без раскаяния человеку закрыт путь дальнейшего развития. Он впадает в автоматическое, механическое существование, уже и не человек, но и животным быть не может в силу своей духовности, таким образом его, Лури, как бы и нет, он пребывает в состоянии некоторого оборотничества. Он сидит на стуле во дворе и издает механическое бряканье на банджо трень-брень-брень-трень.
Тереза берет лежащую в кресле мандолину. Нянча ее, как дитя, она снова подходит к окну. Трень-брень, — произносит в ее руках инструмент, тихо, чтобы не разбудить отца. Брень-трень, — громко клекочет банджо — в Африке, на пустынном дворе.
Голоса полифонии отныне делаются ему недоступны.
Природа т.е. инстинкты есть у каждого человека, и вместе с тем каждый из нас настолько человек насколько насколько старается превзойти свою природу. Человеку свойственно совершать ошибки и поступки его не всегда благородны, но при всем том он остаётся человеком, правда лишь в том случае если его поступок продиктован не "Я хочу", а "Я должен"!
Привожу отрывок из романа, который служит иллюстрацией тому, что я изложила.
И все-таки, несмотря на несколько удачных мест, «Байрон в Италии», если сказать правду, топчется на месте. В опере нет действия, нет развития, это лишь растянутая, спотыкающаяся кантилена, изливаемая Терезой в пустынный воздух и время от времени перемежающаяся стонами и вздохами скрытого кулисами Байрона. Муж и соперница забыты, словно их и не было никогда. Лирический порыв в нем, быть может, и не угас, но после десятилетий, проведенных на голодном пайке, порыв этот способен выползать из своего укрытия лишь изможденным, чахлым, обезображенным. Ему не хватает музыкальных средств, не хватает запасов энергии, чтобы свести «Байрона в Италии» с унылого пути, по которому тот потащился с самого начала. Опера обратилась в нечто такое, что мог бы сочинить лунатик.
Он вздыхает. Как хорошо было бы с триумфом вернуться в общество автором небольшой эксцентричной камерной оперы. Но этого не случится. Ему надлежит держаться надежды более скромной: что из сумбура звуков внезапно взовьется единственная точная нота, равновеликая бессмертному вожделению. А что касается ее опознания, им пусть займутся ученые будущего, если в будущем еще сохранятся ученые. Ибо сам он, когда эта нота прозвучит, если она вообще прозвучит, ее не расслышит.
